Глава 1: Глина Нила

Солнце, подобное ещё горящему глазу Ра, жгло сырые кирпичи деревни у Ком-Омбо. Но ребёнок этого не чувствовал. Хнумхотеп был миром в себе, преклонив колени в прохладе ила. Его обнажённые руки, погруженные по локоть в тёмные объятия Нила, ощупывали грязь в поисках священного синего цвета панцирей скарабеев. Это был вибрирующий синий, цвет, который могла дать только земля. Глубокий синий, усеянный обещаниями, несущий в себе дыхание возрождения. Он знал, что эти редкие и неуловимые существа жили на пороге мира живых и мира предков. Плеск воды, хриплый напев рыбаков — вот мелодия его поисков.

Запах ила, богатый и сильный, смешивался с более нежным ароматом лотосов, создавая опьяняющий запах, который пьянил ребёнка. В этой грязи была жизнь и смерть, вечный цикл, который его детское сердце понимало без слов. Из глины строили дома. Из глины добывали пропитание. Она была тиглем существования.

Внезапно его пальцы встретили сопротивление, твёрдое и гладкое. Форма, которой там быть не должно. С бесконечной деликатностью он освободил предмет. Это была маленькая статуэтка Хатор, изъеденная временем. Доброжелательная улыбка богини была ещё видна. Белый мрамор, казалось, дрожал от необычной теплоты в его руках, безмолвный шёпот пронёсся по всему его существу, как предзнаменование. Он прижал статуэтку к груди, чувствуя, как вибрация распространяется по нему, эхо очень древней истории, гораздо более обширной, чем Нил.

Солнце внезапно затянуло облаком. Небо потемнело. Тень огромная скользнула по воде и накрыла Хнумхотепа. Блеск статуэтки погас. Ребёнок поднял голову. Он увидел её. Она была там. Рождённая из тени, отброшенной тростником, женская фигура высилась на берегу. Неожиданное видение, образ чистоты и таинственности. Жрица. Её лён, белее снега, отражал последние лучи заходящего солнца, как будто только она одна могла уловить их суть. Её глаза, чёрные как бездна, не просто смотрели на него, они читали его, как священный папирус, текст, смысла которого он ещё был далёк понять.

Её звали Меритит, и её имя шептали с смесью уважения и страха, как могучий, но невидимый ветер, обволакивающий души жителей деревни. Она подошла, её походка была бесшумной, плавной. Её существо казалось сотканным из тишины и света. Хнумхотеп, с трепещущим сердцем, протянул ей статуэтку Хатор, не в силах видеть в ней простую женщину из плоти и крови.

«Река говорила с тобой, дитя», — сказала она, её голос был мягок, и без усилий он перекрывал шёпот воды. «Река говорит с тобой…»

Меритит кивнула, загадочная улыбка на губах. Но её взгляд упал на скарабея, который только что выбрался из грязи, рядом с рукой ребёнка. Скарабея с таким глубоким синим цветом, что он поглощал свет, живой самоцвет, возникший из глины.

Резким и точным движением она схватила его, искра жизни в её ладони. Насекомое билось лапками в её ладони. «Почему оплакивать конец одной жизни, прошептала она, больше для себя, чем для него, когда речь идёт о начале новой?»

Потом она закрыла руку. Раздался резкий и ужасный треск. Звук был пронзительным, разрывающим тишину заката. Хнумхотеп вскрикнул от удивления. Его детские глаза наполнились слезами, бездонная печаль охватила его душу при виде этой внезапной смерти.

Меритит раскрыла ладонь. Синий самоцвет превратился в иризирующую пыль, смешанную с грязью. «Почему?» заикаясь, пробормотал ребёнок, голос его сорвался, горло сжалось.

Жрица не ответила. Вместо этого она окунула палец в ладонь, смешав пыль панциря, грязь и воду Нила. Святое помазание, божественная алхимия. Она наклонилась, взяла подбородок Хнумхотепа и медленно нарисовала иероглиф на его лбу. Контакт не был ни горячим, ни холодным. Это была безмолвная жгучая боль, ощущение пустоты, открывающейся в нём, как будто путь только что прочертился внутри самой его души. Он почувствовал, впервые, бесконечность мира и ничтожность собственной жизни. Боль и восхищение переплелись, создавая парадоксальное ощущение сладостной боли. Он не понимал, но чувствовал. Он ощутил, что его жизнь только что перевернулась, что его судьба только что укоренилась в чём-то более великом, более мощном, чем просто существование, которое он знал.

Лицо Мерититс смягчилось, когда она увидела, как оживилась деревня, появились новые лица. Хнумхотеп, широко раскрыв глаза, повернулся к своим родителям, которые приближались с тревожной гордостью. Деревня праздновала, песни возносились, барабаны гремели. Отец мальчика, человек с гордым взглядом и широкой улыбкой, шагнул вперед, обняв за плечи свою жену, чьи глаза блестели от слез радости.

« Госпожа, » начал он, голос его дрожал от радости, « мы знали, что великое предназначение ждет нашего сына. Мы чувствовали это в воде Нила, в криках рыбаков, в воздухе, наполненном благословением Хатор. Мы знали, что ты придешь, ибо сам рекой нам было дано знамение. »

Мать Хнумхотепа, лицо которой загорело на солнце, сжала руки в молитвенном жесте. Она не боялась жрицы. Она уважала ее, принимала. В ней она видела инструмент богов, ту, кто пришел исполнить обещание, данное небу и земле.

Мерититс повернулась к ним, ее взгляд успокаивал напряжение их сердец. « Он не жертва, а мост. Вы боитесь его потерять, и ваш страх справедлив. Но храм Исиды не отнимает детей у их семей. Он переплетает их судьбу с судьбой богов и невидимого. »

Она сделала жест в сторону реки, которая кормила их всех. « Сам Нил нас учит. Во время разлива, когда земля отдыхает под водами, его дух пробудится в Филе. Он научится песням, письменам и тайнам звезд. Но когда воды отступят, чтобы сделать землю плодородной, он вернется к вам. Он будет возвращаться каждый год, » настаивала она мягко, посмотрев на мать мальчика. « Его душа будет расти с нами, но его корни останутся здесь, в иле, что видел его рождение. Он научится читать иероглифы, не забывая, как починить сеть. Не нужно выбирать между небом и землей, мы должны идти между ними. »

Деревня собралась вокруг них, внимательно слушая каждое слово с религиозным уважением. Они видели в Хнумхотепе обещание благословения для их общины. Отец, молчаливый человек, чей морщинистый лоб выдавал его радость, понял этот язык, язык реки и сезонов. Он схватил руку Мерититс, глаза его сияли восхищением. « Да благословят тебя боги, госпожа. Наш сын будет идти в свете Исиды. Он — честь нашей деревни. »

Его жена, однако, выпустила слезу, не от горя, а от надежды такой огромной и подавляющей, что это было больно. Она уже видела своего сына, взрослого, изменившегося, но все еще своего. Песни возобновились, барабаны забили громче, и вся деревня праздновала величие ребенка, который уходил, чтобы лучше вернуться.

Мерититс наклонилась в последний раз к Хнумхотепу, чье лицо теперь было более спокойным. « Этот знак на твоем лбу, дитя, не метка владения. Это дверь. Осмелишься ли ты переступить через нее? » Хнумхотеп посмотрел на свою мать, которая едва заметно кивнула, затем на отца, который положил успокаивающую руку на плечо своей жены. Вся деревня была шепотом одобрения и поощрения. Страх все еще был там, но теперь он смешивался с утешительным обещанием возвращения. Он медленно кивнул.

Когда лодка отплывала от берега, Хнумхотеп бросил последний взгляд на свою деревню. Он не уходил навсегда. Он уходил, чтобы научиться видеть ее по-другому. Он покидал сырую глину Нила ради святилища Богини, с уверенностью, что найдет тепло своего дома и утешение своей матери.

Заходящее солнце, как огненный иероглиф, отражалось в кильватере лодки. Оно долго сохраняло форму незнакомого бога, который ждал его в глубинах его собственного сердца и на знакомых берегах его дома. Это была суть его судьбы — вечное разлитие и вечное отступление, оставляющее за собой землю более богатой и плодородной. Хнумхотеп был илом и небом, человеком и богом, жизнью и обещанием.